От издательства

Книга В.Л. Дурова впервые вышла в свет в 1933 году. В то время в СССР промысловой охоте уделялось много внимания как одной из важнейших отраслей хозяйства, поставляющей населению мясо, шкуры и меха.

Нынче, конечно, промысловая добыча диких животных и птиц утрачивает свое значение, но все большее развитие получает любительская охота. А правильная любительская охота – это, прежде всего, охота с хорошо натасканными собаками. Она требует научного освещения дрессировки охотничье-промысловых собак. Вот что писало в своем предисловии к первому изданию Всесоюзное кооперативное объединенное издательство, выпустившее эту книгу:

« …В. Л. Дуров не случайно взял на себя инициативу передать охотничьим массам свой более чем полустолетний опыт практической дрессировки животных и свои теоретические исследования вопросов зоопсихологии. Работы в этой области В. Л. Дурова – выдающегося ученого-»самоучки» нашей страны – имеют признанное научное значение.

Книга В. Л. Дурова «Научная дрессировка промыслово-охотничьих собак», будучи по своему содержанию шире, нежели ее название, охватывает три важнейших вопроса.

Во-первых, в ней дается обоснование зоорефлекоологии и зоопсихологии.

Во-вторых, в ней указываются практические пути научной дрессировки охотничье-промысловых собак.

В-третьих, В. Л. Дуров, исходя из своих научных и практических исследований, … ставит перед охотничьей общественностью задачу использования для охоты всех видов собак, а также и задачу выработки новых пород…

В. Л. Дуров, как он сам отмечает в своей книге, не претендует на раскрытие в данный период всех вопросов зоорефлексологии и зоопсихологии. В этой области ведутся исследования по многим направлениям научными институтами …, в том числе известным институтом академика И. П. Павлова, и всякие новые открытия на этом пути, безусловно, будут подвергать проверке предшествующие выводы».

Необходимо заметить, что призыв автора большее внимание уделять результативности собаки на охоте, нежели эстетике ее работы, не увлекаться кровным собаководством, использовать в качестве охотничьих – беспородных собак, был в духе того времени, в духе тех задач, которые ставило перед охотничьей общественностью руководство страны, остро ощущающей нехватку продуктов питания.

Это, конечно же, ошибка, спровоцированная, прежде всего, отношением власть имущих к охоте в те годы, их стремлением утвердить «социалистическую» охоту как одну из отраслей народного хозяйства.

Современному охотнику красота стойки пойнтера, звонкий голос его гончей, стремительный бег борзой гораздо важнее взятой дичи. Охота в наши дни не может и не должна быть инструментом добычи мяса или шкурок – ее суть совершенно в другом.

От автора

Должен своей работе предпослать несколько слов.

Я вполне уверен в том, что искушённый читатель найдет в этой книге много недосказанного или изложенного с недостаточной полнотой. Скажу в свое оправдание, что писать мне приходилось в обстановке напряженной общественной, научной и цирковой работы, которая отнимает почти весь, увы, такой короткий трудовой день.

Кроме этого, я был связан очень коротким сроком и ограниченным количеством печатных листов. Не было возможности как следует развернуть некоторые положения, использовать весь имеющийся у меня экспериментаторский материал. Но я не оставляю надежды сделать это в будущем, так как тема о приспособлении домашних и диких животных к нуждам нашего великого строительства – моя старая, любимая, что называется, выношенная тема. И я к ней надеюсь вернуться еще не один раз.

В заключение считаю своим долгом принести благодарность Ученому совету при Зоопсихологической лаборатории Главнауки Наркомпроса РСФСР в лице академика А. В. Леонтовича, профессора Г. А. Кожевникова, профессора В. В. Бунака, инженера Б. Кажинского, В. Л. Блюменау и ученого секретаря И. А. Лев за то, что они согласились прочесть мою рукопись и внести в нее некоторые исправления научного характера, а также полагаю необходимым указать на то, что книга моя составлялась при непосредственном участии писателя Ник. Вержбицкого, который много помог мне, при моей загруженности, в смысле подбора материалов и литературного оформления.

Дрессировка охотничьей собаки – на новую дорогу

Весьма активным спутником охотника является собака, которая с древнейших времен была приспособлена человеком для служебной роли при отыскании зверя чутьем и для преследования его, а также как сторож.

Промысловый охотник-одиночка, предоставленный самому себе, пользуется устарелыми орудиями охоты, сам для себя копит опыт, а, имея около себя такого незаменимого и ценного помощника, как собака, не имеет возможности использовать ее драгоценные качества в полной мере.

Борясь за овладение техникой охотничьего дела, пора и к охотничьей собаке подойти серьезнее, пользуясь последними достижениями науки, изучить все свойства этого животного с тем, чтобы скорее сделать его еще более полезным, еще более приспособленным к многочисленным и разнообразным нуждам промысловой охоты.

Разве не способно внушить тревогу такое, например, признание, которое мы читаем в № l2 (41) журнала «Собаководство» (1931 г.), автором которого является знаток охотничьего дела А. Кульбин:

«Многие ли из наших собак прошли и проходят курс полевой дрессировки и натаски в таком объеме, чтобы владельцы собак спокойно ставили их на испытательную станцию, будучи уверенными, что они сумеют проявить все заложенные в них качества? Мы не ошибемся, если скажем, что в лучшем случае лишь 50% владельцев собак сможет и сумеет дать своему питомцу домашнюю дрессировку (общее послушание), остальные 50% не смогут этого сделать частью за недостатком времени, частью по неопытности. Дать же собаке полевую дрессировку, а тем более полевую натаску и тренировку сможет не более 20–25% владельцев собак. В больших городах вокруг охотников появляются лица, выполняющие за них эту задачу, и таким образом создался у нас целый кадр натасчиков и их учеников. Но во многих товариществах, где мы имеем рассадники кровных собак, вовсе не имеется грамотных натасчиков, а в лучшем случае есть кустари, коверкающие кровный молодняк в стремлении сделать из них «ковырялок». Результаты мы пожинаем каждую осень, когда из 130–150 отданных в натаску собак правильно натасканных мы получаем 20, много 30 собак, остальные же возвращаются полными неучами».

Мои многочисленные наблюдения над животными вообще и над собаками в частности в течение более полустолетия дают мне некоторое основание критически отнестись к тем методам дрессировки охотничьих собак, которые преподаются в выпускаемых до последнего времени книгах, тем более, что эти методы не вяжутся с теми достижениями науки в этой области, которыми мы имеем возможность пользоваться сейчас.

Я говорю об открытиях, сделанных за последнее десятилетие в области изучения психологии животного и человека. Точнее, я намерен остановить внимание читателя на той интереснейшей области, которая касается изучения психофизиологических процессов, известных в науке под названием рефлексов.

Приступая к изложению, я должен предупредить читателей о том, что я не собираюсь писать обстоятельное практическое руководство по дрессировке охотничьих собак. Это – специальная задача, которой я собираюсь заняться отдельно.

В настоящей книге я намерен изложить своя взгляды на это дело, опираясь на собственные многочисленные наблюдения и опыты, подвергнутые научному анализу.

Повторяю: наша цель должна сводиться к тому, чтобы путем всестороннего изучения психики собаки добиться наилучшего использования ее природных способностей для нужд охоты.

Этого мы достигнем только в том случае, если отрешимся от целого ряда предрассудков, связанных или с невежеством или с барско-феодальным отношением к охоте.

Собака как важнейшая производственная сила на охоте ждет коренной перемены в подходе к ней, и, если это будет достигнуто, трудно даже представить себе, в какой огромной степени увеличится продуктивность ее работы.

Однако пусть не подумает читатель, что я намерен опорочить и начисто отвергнуть весь тот огромный практический опыт, который по крохам собирали и копили промысловые охотники всех широт и долгот в течение многих столетий. Имеющийся проверенный опыт в деле приспособления собаки к нуждам охоты, значительная сумма наблюдений, достижений и усвоенных приемов представляют колоссальную ценность и заслуживают самого внимательного изучения.

Но нужно помнить о том, что этот накопленный опыт и твердо укоренившиеся приемы дрессировки охотничьих собак до сих пор были основаны на одних внешних впечатлениях и не являлись результатом осознанного метода у большинства охотников, берущих чутьем и догадкой там, где мы сейчас имеем возможность распоряжаться во всеоружии науки.

Чтобы от запасов этого практического опыта отсеять все ненужное, вредною и предрассудочное, необходимо тщательно пересмотреть его, подвергнуть всесторонней критике, а под то полезное, что останется, подвести научную основу.

Только таким способом мы сможем общими усилиями вместо шатких и случайных методов, годных в одном случае и вредных в другом, создать, единую прочную систему дрессировки охотничьей собаки, выработать единые методы, основанные не на случайных наблюдениях и догадках, а на получившей уже всеобщее признание научной теории.

Что такое зоорефлексология

Если вы хотите на практике познакомиться с принципами зоорефлексологии, этой молодой, но открывающей громадные перспективы науки, не упустите случая посетить в Москве мой уголок, «Уголок В. Л. Дурова», «Фабрику рефлексов», практическую лабораторию по зоопсихологии…

Практическая лаборатория до зоопсихологии (ул. Дурова, бывш. Божедомка, 4) возникла в «Уголке Дурова» в 1919 г., когда Наркомпрос согласился о предложением помочь научному оформлению давно и широко известных моих достижений в области дрессировки животных самых разнообразных видов.

Надо сказать, что еще в молодости на меня очень сильное впечатление произвели лекции профессора Сеченова, трактующие о рефлексах головного мозга. Они дали возможность мне, молодому дрессировщику, опереться в своей работе на научную теорию и вооружили меня чрезвычайно сильно как профессионала-артиста. Уже тогда, пользуясь на практике методом установления эмоциональных рефлексов у животных, я оказался сильнее, разнообразное и гибче, чем все мои конкуренты по цирковой арене. Чтобы сохранить за собой это преимущество, я должен был хранить в тайне все мои достижения по части дрессировки. Это – вполне понятно (такова природа капиталистической системы, в том числе и тогдашнего театрально-зрелищного дела), но вместе с тем это далеко не способствовало популяризации моих идей и приемов работы.

С тех пор Павловым и Бехтеревым, особенно первым, дело Сеченова, как известно, весьма расширено и лабораторно проработано.

После Октябрьской революции я начал открыто выступать перед цирковой аудиторией с моими популярными лекциями по зоопсихологии, в которых объяснял свои методы дрессировки и пропагандировал мысль о широчайшем применении их для многочисленных нужд нашего советского государства (дрессировка животных для промысловой охоты, для спасания утопающих, для отыскания людей, находящихся в бесчувственном состоянии и т. п.).

Жизнь показала, что в вопросах зоопсихологии, особенно в области дрессировки животных, не последнюю роль удалось сыграть не ученому, а самоучке, цирковому артисту, практику-рефлексологу.

Говорю это исключительно для того, чтобы показать массе охотников и дрессировщиков, что, приступая к изучению научной дрессировки охотничьих собак на основе рефлексологии, не следует бояться новизны этого дела, его «мудрености» и сложности приемов. Спокойная систематическая работа, терпение, связанное с наблюдательностью, умение подмечать характерные повадки, характер и настроение собаки как объекта изучения и воздействия, точное следование установленным принципам рефлексологии, – вот что прежде всего требуется от нового дрессировщика. А результаты будут таковы, что сразу же вольют в вас бодрость и желание идти все дальше и дальше.

Итак, для того, чтобы сделаться хорошим дрессировщиком, необходимо ясно и прочно усвоить основные понятия зоорефлексологии.

Вас неожиданно укололи иголкой в руку. Вы отдернули ее. Что тут произошло?

Укол, это – раздражитель. Отдергивание руки есть отражение укола или, по-научному, рефлекс. («Рефлекс» – по-русски: отражение).

Свет, ветер, дождь, пыль и прочее заставляют вас зажмуривать глаза. Это тоже рефлекс, защитный: опуская веки, вы предохраняете нежную поверхность глаза или сетчатку от неприятного раздражения.

Современные ученые пришли к выводу, что физиологический механизм действий и поступков человека и животного сводится к ряду отражений или рефлексов на внешние и внутренние раздражения. Рефлекс это есть основное нервное действие, а сумма таких действий и составляет все отношение животного или человека к окружающей действительности, которое мы наблюдаем за наших животных.

Какова же внутренняя механика этих рефлексов?

Можно проделать такой опыт. На ноге у человека в сухожилиях коленной чашки находятся концы нервов, соединенных со спинным мозгом. Если по этому месту, т. е. по нервам, слегка ударить молоточком, раздражение тотчас передастся по нервным волокнам в спинной мозг. Отсюда раздражение сообщится другому нерву, который доведет его обратно, до мышцы, разгибающей колено. В результате вся нога судорожно выпрямится, произойдет рефлекторное сокращение мышцы, разгибающей колено.

Таков в общих чертах нервный механизм рефлексов.

Вот еще один пример простого или безусловного рефлекса.

Вы взяли в рот кусочек сухого хлеба. Его трудно жевать и проглатывать. Тогда язык через нервные проводники передает в головной мозг раздражение от находящейся во рту пищи. Оттуда дается нервный сигнал слюнным железам, находящимся в полости рта. Железы начинают выделять необходимую для прожевывания слюну.

Надо сказать, что такие простые безусловные рефлексы заложены в физиологической структуре животного и человека с самого рождения, получены им по «наследству».

Только что появившийся на свет щенок, испытывая ощущение голода, начинает нищать и разыскивать сосок матери. В момент, когда он добирается до соска, осязательные нервы на слизистой оболочке его губ передают раздражение в мозг. Врожденный рефлекс сосания тотчас же передает отражение мышцам губ, рта и языка, и щенок начинает тянуть молоко.

Простые безусловные рефлексы однообразны. Другими словами, одинаковые раздражители всегда вызывают одни и те же отражения и действия.

И, наконец, мы видим, что простые безусловные рефлексы автоматичны, то есть происходят «сами собой», независимо от желания или нежелания животного.

Если к зрачку собаки поднести близко лампу, зрачок сейчас же сузится. Уберите лампу в сторону, и зрачок снова расширится. Это тоже безусловный рефлекс, и происходит он совершенно самостоятельно, помимо воли животного.

Животное, лишенное безусловных рефлексов, не может существовать, потому что именно они дают ему возможность приспособляться к окружающей обстановке – ходить, прыгать, хватать пищу, проглатывать ее, убегать от опасности, защищаться от нападения, совершать половой акт и т. д.

Кроме простых безусловных рефлексов, существуют сложные безусловные рефлексы, отличающиеся от простых безусловных рефлексов тем, что они возникают не под влиянием внешних раздражителей, а под влиянием внутренних импульсов – голода, жажды, полового раздражения, заботы о потомстве – и представляют собой длинную цепь постепенных и последовательных сложных действий, врожденных, не требующих обучения. Это то, что обычно называется «инстинктом».

Есть сложные безусловные рефлексы питания, размножения, защитные, социальные и другие, которые дают возможность животным бессознательно приспособляться к окружающей среде и организовать ее для своих нужд. Все они явились в результате накоплений опыта в течение многих тысячелетий путем наслаивания и сцепления простейших безусловных рефлексов.

Какой же аппарат в организме животного осуществляет сложные безусловные рефлексы?

Наш ученый из школы академика И. П. Павлова профессор Зеленый удалял у собаки полушария головного мозга. После этого собака продолжала выполнять все действия, которые мы рассматриваем как сложные безусловные рефлексы: она продолжала двигаться, проглатывать пищу, выделять слюну перед едой, совершать половой акт и пр.

О чем это говорит? Это убеждает нас в том, что материальная основа всех бесчисленных сложных безусловных рефлексов находится не в больших полушариях, так называемом переднем мозгу, а в среднем и заднем мозгу, который, в процессе общего биологического движения от низших к высшим животным, является промежуточною ступенью. Только у человека большие полушария головного мозга как средоточие высшей психической деятельности достигают своего наивысшего развития.

Другими словами, мы приходим к выводу, что сложные безусловные рефлексы (или инстинкты) являются относительно простейшими функциями животного, направленными главным образом к приспособлению к окружающей среде и к поддержанию существования и рода.

Чем больше животное приближается по своему развитию к человеку, тем большее значение приобретает у него передний мозг.

У рыбы передний мозг заметен лишь как незначительный придаток к прочим отделам мозга. У быка он равен по весу 1/750 всего веса тела, у собаки 1/24, у обезьяны 1/48 и человека 1/46.

Кора мозга, образующая окрашенную в серый цвет поверхность мозга состоит из нервных клеток и является началом центра вбей нервной системы. Роль ее сводится не только и восприятию, но и к анализу впечатлений и раздражений. Эти части мозга вместе с мозговыми концами зрительного, слухового, вкусового и других нервов, расположенные в коре полушарий большого головного мозга, называются «анализаторами» (термин академика Павлова) и представляют собой нервные клетки очень сложного строения. Концы анализаторов в мозгу, обслуживающие отдельные «органы чувств» (рецепторы), занимают особые участки коры мозга.

В отличие от среднего, заднего и спинного мозга, передний мозг является нервным механизмом, выполняющим действия, уже не присущие животному от рождения, a являющиеся в результате благоприобретенных навыков, т. е. тоже рефлексов, но уже особых, названных Павловым условными.

На них мы и остановимся сейчас.

У высших животных и учеловека безусловные рефлексы играют с точки зрения задачи этой книги второстепенную роль, а на первом месте стоят надстроенные над ними рефлексы условные, осуществляемые головным мозгом, являющимся как бы аппаратом, анализирующим внешний мир и принимающим сигналы о всех воздействиях внешнего мира.

Советским ученым академиком И. П. Павловым и его исследователями произведены многочисленные опыты, направленные к изучению этой категории рефлексов. Они не являются у животного врожденными, а появляются у него в результате опыта, привычки, дрессировки.

Вот как ученый Павлов изучал условные рефлексы на собаках.

Мы уже говорили о том, что раздражение слизистой оболочки рта во время прожевывания пищи передается по нервам в головной мозг и оттуда по другим нервным путям к железам, выделяющим слюну. Все это есть врожденный безусловный рефлекс.

Однако опыты Павлова показали, что железы могут выделять слюну и без того, чтобы во рту у животного находилась пища. Собаке давали только понюхать кусочек мяса, и у нее уже начиналось слюноотделение (безусловный (рефлекс). Этот же процесс происходил потом при одном только приближении к собаке служителя, обычно дающего ей пищу.

Затем удалось добиться того, чтобы у собака выделялась слюна под воздействием самых разнообразных раздражителей, действующих на зрение, слух, осязание, обоняние.

Например, давали собаке пищу и в это же время зажигали электрическую лампочку или ударяли в колокольчик определенного тона.

После нескольких таких приемов у собаки начинала выделяться слюна уже без пищи, а при одном только зрительном раздражении от света, или слуховом – от звона колокольчика. Все это – уже условные рефлексы.

Здесь, в механизме нервной деятельности собаки происходил весьма сложный и чрезвычайно важный процесс.

Сперва собака воспринимала свет лампочки почти одновременно с прожевыванием пищи. Нервные окончания слизистой оболочки рта раздражались одновременно о зрительными нервами.

Оба эти раздражения как условный рефлекс передавались в головной мозг, а оттуда сигнализировали железе о необходимости выделять слюну.

После того, как это условное соединение двух раздражителей повторилось несколько раз, связь между ними закрепилась, и в результате стал действовать на слюнную железу один только световой раздражитель.

Получился условный рефлекс.

При дальнейших опытах удалось на любом врожденном безусловном рефлексе строить большое количество самых разнообразных и сложных условных рефлексов.

Интересный пример возникновения условного рефлекса у человека приводит ученик академика В. М. Бехтерева профессор А. И. Ющенко.

Одной женщине раздражали электрической искрой подошву ноги. Нога вздрагивала и одновременно с этим перед глазами женщины вспыхивала электрическая искра. В дальнейшем женщине пришлось поселиться в комнате окнами на улицу, по которой ходили трамваи. И каждый раз, когда она видела над трамвайной дугой вспыхивающую искру, у нее вздрагивала нога.

Дальнейшее изучение нашими учеными вопроса о природе условных рефлексов показало, что эти рефлексы возникают не только на почве врожденных безусловных рефлексов, но также и вслед за однородными им условными рефлексами.

Например, у собаки вызывали слюнотечение зажиганием лампочки. Потом одновременно со световым раздражителем ударяли по какому-нибудь определенному клавишу рояля. Через некоторое время собака начала выделять слюну уже при одном только звуке рояля, но именно при той ноте, к которой ее приучили.

Это называется условным рефлексом второго порядка. Может быть рефлекс третьего, четвертого порядка и т. д.

Итак, в результате научной работы академика Павлова и академика Бехтерева мы теперь знаем, что поведение человека и животного обусловливается возникновением условных рефлексов, отвечающих на всевозможные раздражители и изменения условий окружающей нас действительности.

Ко всему этому следует добавить, что чересчур сильные раздражения иногда не возбуждают, а, наоборот, затормаживают рефлексы, не дают им проявляться. Всякий новый непривычный раздражитель также действует над условный рефлекс, тормозя его проявление.

Затем надо сказать, что у собаки условные рефлексы с наибольшей быстротой возникают при звуковых и обонятельных раздражителях. Это следует всегда учитывать при дрессировке.

Все опыты, которые ведутся учеными школы И. П. Павлова над установлением у животных (главным образом собаки) условных рефлексов, носят чисто научно-экспериментальный характер и основаны исключительно на механическом воздействии на психику животного. При этих опытах ученые данной школы, принципиально стоя на строго объективной точке зрения, преднамеренно выделяют из поля своего внимания внутренние переживания, в частности эмоции животных, сосредоточивая свои исследования на физиологических моментах, для достижения в конечном счете общих целей по изучению психофизиологии живых существ.

В отличие от этого рода опытов я всю свою жизнь занимался изучением и приспособлением для нужд дрессировки тех условных рефлексов, которые возникают на фоне эмоции, приятной для животного, имея в виду, что всякое неприятное ощущение может только затормозить рефлекс. Методы вызывания простых условных и сочетательных рефлексов у И. П. Павлова и В. М. Бехтерева, являясь механическими и болевыми, нежелательно отражаются на чистоте и точности их, в то время как мой метод, основанный на установлении и использовании рефлексов, сопутствуемых положительными эмоциями, не будучи по своей природе ни механическим, ни болевым, не вызывает этих отрицательных явлений торможения.

Отвергая всякое насилие или механическое воздействие, способное вызвать неприятное ощущение, я начинаю дрессировку не сразу, а строю свой метод дрессировки в следующем порядке: прежде всего я произвожу:

1) одомашнивание животного (доместикация),

2) обезволивание животного, или приведение его в полное подчинение дрессировщику.

И только после этого я применяю:

3) пользование эмоциями животного для получения условных рефлексов (эмоциональных рефлексов В. Л. Дурова).

4) широкое использование тех движений и привычек животного, которые свойственны ему по природе.

Постараюсь вкратце объяснить значение каждого из этих этапов дрессировки.

Каждое животное, в том числе и собака, в особенности если она из питомника или со двора, чувствует некоторый род испуга и настороженности, попадая в руки дрессировщика. Такое состояние ее способно затормозить, задержать проявление и выработку тех или иных рефлексов. Поэтому, прежде всего, необходимо животное предельно доместицировать. Для этого дрессировщик должен сам кормить собаку, играть с ней, ласкать ее, приучать к обстановке, в которой будет вестись дрессировка.

При этом у собаки, между прочим, вырабатываются некоторые элементарные условные рефлексы, способные облегчить дальнейшую работу.

Попутно с этим необходимо добиться того, чтобы собака всецело подчинилась хозяину-дрессировщику, чтобы последний, если можно так выразиться, завоевал в ее глазах полнейший и безусловный авторитет. Чем больше авторитет у дрессировщика, тем лучше и быстрее пойдет дело с дрессировкой.

Приступая к дрессировке, необходимо раз и навсегда отказаться по соображениям целесообразности от каких-либо болевых и устрашающих воздействий на животное вроде хлыста, палки, парфорса, хватания за шиворот, шлепков, окриков. Все должно быть основано исключительно на действиях, приятных для животного, на прикорме («вкусопоощрение» – по моей терминологии), ласке поглаживанием, на ласковых поощрительных словах.

Такой метод даст наиболее верные и быстрые положительные результаты, в то время как болевые и устрашающие воздействия только заставляют действовать тормозные и оборонительные процессы, мешающие дрессировке.

Совершенно избегал насилия, следует широко, почти постоянно, пользоваться при дрессировке прикормкой, «вкусоопощрением», как для установления необходимых, намеченных дрессировщиком, условных рефлексов, так и для закрепления естественных и случайных движений собаки, которые покажутся дрессировщику полезными для дальнейшей работы.

Вкусопоощрение должно также служить для укорочения полного торможения или растормаживания целого ряда случайных или естественных условных рефлексов по выбору дрессировщика.

Подробно об этом я поговорю дальше.

А пока повторю свое утверждение, основанное на моем более чем полустолетнем опыте, что дрессировка, применяемая сейчас и основанная на одном механическом воздействии, не сможет дать и сотой доли того, чего можно добиться от собака с помощью планомерного и вдумчивого установления эмоциональных рефлексов, ибо, как говорит доктор В. П. Сперанский, ученик Бехтерева:

«Без соответствующей эмоции мы не мыслим формирования условного рефлекса. Это – нечто обязательное, без чего невозможно образование новой рефлекторной дуги, нового организованного двигательного комплекса. Мы приучиваемся к любому новому для нас движению при обязательном участии активирующей его эмоции».

Все это, сказанное о человеке, в одинаковой степени может и должно быть применено и к работе с собакой.

Итак, приступая к разрешению серьезнейшей проблемы, касающейся создания новых кадров промыслово-охотничьих собак, мы должны не только самым широким образом популяризировать методы зоорефлексологии, но и одновременно с этим внедрять в массу охотников и дрессировщиков технику использования эмоциональных рефлексов для целей дрессировки.

Именно с этим намерением поделиться своим богатым практическим опытом в области такой техники я и решил проступить к составлению настоящей книги.

Торможение условных рефлексов

Дрессировка собаки всегда требует известной сосредоточенности как со стороны дрессировщика, так и со стороны дрессируемого животного. Этому обстоятельству следует придавать самое серьезное значение.

Такое внутреннее сосредоточение, по В. Бехтереву, состоит «в постоянных оживлениях известных следов» (былых раздражений в мозгу).

При возможном устранении всех других мешающих работе следов и при подавлении всех вообще внешних реакций у обезволенной собака это сосредоточение, играющее исключительно важную роль в дрессировке, выражается у доместицированного животного гораздо ярче и полнее, чем у человека, потому что воля и задерживающие центры у такого животного более подавлены воспитанием, упражнением, дрессировкой.

Спокойное, сосредоточенное внимание является первым и главнейшим условием при дрессировке собаки, для полного переживания ею ощущений, вызванных сигналами, следами, световыми и иными раздражителями.

При ослаблении же внимания ряд сочетательных рефлексов задерживается и иногда совершенно прекращается; цепь условных рефлексов как бы обрывается.

Отсюда дрессировщик легко может сделать соответствующие выводы насчет того, что успешность в обучении собаки, прочность и полнота выполняемых ею движений в очень значительной степени зависят от того, в какой обстановке производится дрессировка. И собака, и человек должны быть абсолютно спокойны, и внимание их должно быть сосредоточено только на работе.

Конечно, индивидуальные особенности собак и то, в какой степени они обезволены, также играют большую роль в установлении прочного контакта между человеком и животным. Поэтому и устанавливать условные рефлексы невозможно у всех собак одинаково, по шаблону.

Степень сосредоточенного внимания у собак весьма различна: у одной сосредоточенность проявляется в любой момент и сохраняется довольно долго; у другой сосредоточенность вызывается с некоторыми усилиями и сохраняется на короткое время.

Когда вы достигли полной сосредоточенности у собаки, посадив ее перед собой и заставив слушать только себя и наблюдать только ваши движения, можно приступать к дрессировке путем установления условных рефлексов и методическим закреплением их теми способами, о которых я говорил выше.

В процессе дрессировки, в процессе установления у собаки условных рефлексов в виде тех или иных движений вам иногда может понадобиться, чтобы собака не довела до конца своего движения, то есть остановилась на том моменте, который как раз соответствует намеченному вами заданию.

Для этого вы тем же методом вкусопоощрения затормаживаете движение и быстро добиваетесь своей цели.

Моя овчарка Марс по моему желанию во всякое время начинала аппетитно потягиваться. Потягивание происходило почти всегда полностью от начала до конца, то есть туловище собаки сперва подавалось назад, причем передние лапы напрягались, принимая почти горизонтальное положение, при этом голова и шея опускались к земле, затем туловище с изогнутым вниз позвоночником медленно двигалось вперед, вытягивались задние ноги и тянулись за туловищем, голова и шея принимали вертикальное положение.

Затем я пожелал искусственным образом изменить или, вернее, сократить это потягивание. Для этого мне достаточно было в нужный момент дать Марсу лакомство и он, не дотянувшись до конца, превращал медлительный процесс и сосредоточивал все свое внимание на подачке.

Это торможение и в следующий раз, когда я приказывал потянуться, вызывало недотягивание, другими словами, получилось новое движение, которое дрессировщик в своей практике сможет использовать как ему понадобится.

Например, многие охотники находят особенную красоту в стойке, когда собака, остановившись перед самой дичью, застывает с приподнятой передней лапой.

Ясно, что это тоже сеть своего рода заторможенное движение. Почувствовав дичь перед самым своим носом, собака сразу теряет темп потяжки и, вынужденная охотником сразу остановиться, не заканчивает движения одной из своих передних лап, и та повисает в воздухе.

Впрочем, я думаю, что это не имеет серьезного практического значения, и я привожу пример лишь как иллюстрацию.

Вместе с тем я уверен, что у дрессировщика охотничьих собак в работе его встретится не мало таких случаев, когда потребуется затормозить, не довести до конца какое-либо движение собаки.

Здесь он также легко достигнет успеха не с помощью механического воздействия, насилия, а только воспользовавшись вкусопоощрением и применив ласку.

Должен оговориться. Затормозить нетрудно, но как именно затормозить и как оживить торможение в мозгу животного – это, по-моему, в значительной степени зависит от чутья самого дрессировщика.

Можно так затормозить, что и от самого торможения ничего не останется, и сам эмоциональный рефлекс пропадет.

Много значит, чтобы во время вашего искусственного торможения не появилось какое-либо внешнее, постороннее торможение, т. е. надо, чтобы собака находилась в состоянии спокойной сосредоточенности.

Был, например, случай, когда пролетавший мимо окна голубь отвлек внимание одной из обезьян, с которой я работал, добиваясь нужного мне заторможенного действия. Все дело было испорчено, и пришлось работу начинать сначала

Читая некоторые статьи и книги теоретиков и практиков дрессировки охотничьих собак, невольно обращаешь внимание на то обстоятельство, что почти все эти авторы самого дрессировщика ставят в какую-то подчиненную собаке и условиям дрессировки роль.

Некоторые пишут: «Когда собаке придет желание сделать то-то», или: «В этот момент собака замирает от волнения и восторга», или: «У вас не найдется способа заставить собаку сделать то-то. » и т. д.

Читая эти рассуждения, иногда перестаешь понимать, кто же кого дрессирует – человек собаку или собака человека?

Именно отсюда, несомненно, вытекают и практикуемые до сегодняшнего дня первобытные методы дрессировки собак, выражающиеся в механическом воздействии на животное.

Собака кусает человека, человек, защищаясь, бьет ее палкой. Чтобы собаку выгнать, человек подстегивает ее хлыстом. Собаке нужно остановиться – человек привязывает ее на веревку.

А ведь на самом деле мы знаем, что человек на современной стадии своего развития как существо социальное, наделен той способностью ставить себе сознательные трудовые цели, которая и отличает его от животного.

Эта способность человека осуществлять свою сознательную цель поднимает его на значительно более высокую ступень по сравнению с животными.

«Паук,– пишет К. Маркс,– совершает операцию, напоминающую операцию ткача, и пчела постройкой своих восковых ячеек посрамляет некоторых людей-архитекторов. Но и самый плохой архитектор от наилучшей пчелы с самого начала отличается тем, что прежде, чем построить ячейку из воска, он уже построил ее в своей голове. В конце процесса труда получается результат, который уже перед началом этого процесса имелся в представлении работника. Он не только изменяет форму того, что дано природой, а в том, что дано природой, он осуществляет в то же время свою сознательную цель».

Вот эту-то «сознательную цель» в приспособлении природы к своим производственным нуждам и должен, между прочим сознательно, преследовать каждый дрессировщик, изменяя сообразно этим целям поведение своего исполнителя – собаки.

«Собака вывела человека в люди»,– писал проф. Богданов, разумея то, что с помощью собаки человек от первобытного звероловства поднялся на высшую хозяйственную ступень скотовода и оседлого земледельца. Но выражение это совершенно неправильно.

Не «собака вывела человека, в люди», а человек сознательно переделал поведение собаки, превратив ее (учитывая природные способности) из дикого зверя в послушного сторожа, загонщика скота или в отыскивателя звериных следов и запахов.

Однако пока, как мы видим, человек не пошел в этом направлении дальше способов одного физического воздействия на собаку в процессе приспособления ее к своим хозяйственным нуждам.

Между тем мы знаем, что современная наука утверждает единство физического и психического в природе поведения животного.

Воздействуя так или иначе на физическую сущность животного, мы не можем забывать и об отражении материальной сущности процесса в его психической сфере.

Совершенно недостаточно знать лишь одно внешнее поведение животного. Надо одновременно с этим изучать также и основы его психики. Хотя это и представляет известные трудности, но зато оплачивается сторицей, давая в области дрессировки чрезвычайно богатые результаты.

Тут я не могу удержаться от того, чтобы не упомянуть об академике Павлове, который, производя огромное количество опытов над собаками, установил в лаборатории за употребление психологических терминов в применении к собаке штраф для своих сотрудников. Но это не помешало все же ему написать в 1914 году:

«Я преклоняюсь перед усилиями мысли старых и новых психологов и я проникнут убеждением, что чистая физиология головного мозга животных облегчит непомерную богатырскую работу тех, кто посвящал и посвящает себя науке о субъективных состояниях человека».

Думаю, что сторонники того взгляда, что поведение человека и животного надо изучать только в порядке экспериментальной физиологии, никогда не добьются полных результатов, тех результатов, к достижению которых толкает нас жизнь.

Для пояснения моих работ в этой области считаю нужным привести некоторые мысли из моей книги «Дрессировка животных. Сорокалетний опыт». (1924 г.)

Наблюдая и изучая выражение ощущений у людей и животных, я заметил следующее: повседневно люди, разговаривая друг с другом, сами того не замечая (за собою и за другими), передают и воспринимают одинаковые, однородные выражения во время интересующего их разговора.

Эти однородные выражения или, лучше сказать, одинаковые сокращения и изменения мышц лица часто как бы застывают на лице и некоторое время, независимо от перемены темы, или точнее сказать, от образов, проносящихся в мозгу слушающего, остаются, как бы застывая на несколько минут. Затем постепенно сглаживаются и исчезают, или иногда переходят в другое положение, и получается иное выражение, в зависимости от смысла разговора.

Представления, образы как бы отражаются на лице и некоторое время удерживаются на нем только тогда, когда внимание особенно сосредоточено. Подробности рассказа об убийстве знакомого вызывают выражение ужаса на лице слушающего, и когда рассказчик переходит к какой-нибудь мелочи, не имеющей непосредственного отношения к фактам убийства, слушающий всё-таки не меняет выражения лица. Но вот заговорили о другом, и у него постепенно меняется выражение лица. Он как бы очнулся и уже следит за собой и придает своему лицу другое выражение – деланное, подобающее данному моменту, т. е., иначе говоря, он симулирует.

Итак, анализируя самого себя, я должен сказать следующее. Ужас на лице, отраженный помимо моей воли, есть рефлекс обыкновенный. Чувство и мимика слиты воедино: образ убитого проносится в мозгу с быстротою молнии, я вижу его таким, каким он был со мной в последний раз. Образы сменяются, как в калейдоскопе, воспринимаются подробности убийства и тем как бы закрепляется положение мышц лица (поднятые брови, полуоткрытый рот и т. д.).

Мимика дает возможность судить о состоянии (душевном) живого существа, объективная психология этого не допускает, но не отрицает полезности для психологии субъективных наблюдений и самоанализа. А. Нечаев утверждает, что хорошим психологом может быть только тот, кто умеет хорошо наблюдать над самим собою, а В. Бехтерев прибавляет: «…и кто умеет хорошо воображать», (Б. Бехтерев.– «Объективная психология». 1907 г., стр. 5).

Рассказчик зарождает в моем мозгу новые образы, и старый след оставшегося впечатления сглаживается; с ним сглаживаются и приходят в нормальное положение мышцы лица. Отсюда предварительный вывод, что обыкновенным рефлексом (или безусловным) мы будем считать мимика ужаса (испуга) человека.

0бъективисты утверждают, что по внешнему поведению и мимическому выражению ощущений животного нельзя судить о его внутреннем состоянии (психическом), т. е. мы не имеем научного права сказать, что в данный момент животное радуется, страдает, спокойно и т. д.

Я попытаюсь доказать противное путем сопоставления переживаний человека и животного, исходя из того, что даже объективисты придают громадное значение самонаблюдению и самоанализу.

Перед фотографической съемкой служитель злит обезьяну, которая, по-моему, приходит в ярость и огрызается. Я стою рядом с ней и пытаюсь привести себя путем воображения в аналогичное состояние злобы. Фотограф фиксирует на пластинке выраженные состояния у нас обоих. Я анализирую себя и нахожу, что в данный момент довел себя силою воображения до состояния истинной злобы, которая внешним образом запечатлелась в моей мимике. А раз наша мимика, как видно из фотографии, почти до точности идентична, то я считаю себя в праве предположить, что обезьяна чувствовала почти то же самое, что и я заставил себя чувствовать. Понятно, перемены в различных чувствах происходят у нас, людей, не до тонкости одинаково – злоба, радость, и т. д. у каждого в отдельности, наверное, протекают по-своему, в зависимости от предшествующих представлений в мозгу и от сцеплений образов и т.д. Но сущность одна и та же, а потому и выражения, и мимика сходны у всех; даже у некоторых животных, в особенности тех из них, строение которых доходит да человека, проявляется это сходство мимики. Даже у собаки, строение черепа которой далеко разнится от человеческого, и у нее мимика и пантомима дают некоторые сходства. Возьмем, например, оскаливание зубов во время злобы, растягивание губ при смехе, сосредоточенное внимание, сопровождаемое частым особым поворотом головы, и т.д. «Даже некоторая мимика,– пишет Дарвин,– у человека, имеет свое атавистическое начало от животных».

Не у всех собак мы видим одинаковые выражения ощущений. У одних пород некоторые ощущения выражаются в резкой степени, у других те же самые ощущения выражаются слабее, например, у борзых, английских гладкошерстных и у обыкновенных густопсовых. Из 19 штук, перебывавших у меня в дрессировке, я ни у одной из них не замечал таких характерных виляний задом и хвостом, как у французских бульдогов, фокстерьеров или в особенности у тойтерьеров.

У последних моих выводков – редкостных карликовых тойтерьеров, или репинчеров, эти движения при выражении радости производились настолько быстро и учащенно, что даже послужили, мне кажется, причиной к неправильному развитию задних ног. Постановка задних ног у карликовых тойтерьеров, в особенности у старых, резко отличалась своею неустойчивостью, вследствие чего задние ноги отстояли друг от друга шире, чем у молодых, с очень заметными искривлениями.

Затем при выражении особо сильной радости эта порода тойтерьеров, быстро виляя задом, улыбалась, поднимала свои верхние губы и показывала зубы вперемежку с вилянием задом и улыбкой; прерывисто чихала от радостного волнения (чаще дышала, вследствие чего раздражала слизистую оболочку носа).

У борзых и у многих других пород этих явлений при проявлении радости я никогда не видал. Хотя выражения радости, горя и других чувств у собак проявляются не совсем одинаково, а в других случаях и вовсе не проявляются наружу, но все-таки общий корень есть у всех животных, не исключая и человека.

Природа выражения ощущений во многих случаях одинакова. Возьмем хотя бы виляние задом. Я часто наблюдал, в на балах, как молодой человек подходил к даме, виляя довольно заметно своим задом, изгибая позвоночник в разные стороны, при этом самодовольная улыбка играла на его лице. Эти виляния задом, если играла в это время музыка, большею частью попадали в такт.

Подхалим извивается перед начальством, подлизываясь; ловелас извивается перед женщиной, стараясь обратить на себя ее внимание. А грация движений телом разве не зависит большею частью от развития позвоночника?

Природа этих движений одна у всех позвоночных. Мой дрессированный варан сильным хвостом резко выражал свое настроение, и если конец хвоста его двигался в стороны спазматически и неровно, я в этот момент никогда не подпускал к нему моих беленьких мышек.

По движениям хвоста у кошки я знал ее настроение и не рисковал пускать ее работать совместно с крысами. По хвосту животных я узнаю многие душевные переживания, а у бесхвостых – по их движениям задом, по изгибанию позвоночника.

Собака ярче всего выражает свои ощущения головой и хвостом. Понаблюдаем немного: собака спит, лежит, свернувшись калачиком. Все мышцы ее тела ослаблены. Но вот одно ухо двинулось, чуть-чуть поднялись. Ухо – первый проводник из внешнего во внутренний мир животного, при закрытых глазах. Хвост в своей основе слабо напрягся, и собака, не меняя позы, поднимает чуть-чуть от пола конец хвоста и вновь опускает на пол. Пауза. Уши, сначала одно, а вслед за, ним и другое, напрягаясь, поднимаются и оборачиваются в вашу сторону. Хвост через несколько секунд начинает шевелиться и уже ясно выраженным движением бьет равномерно до полу; махнул хвост взад и вперед, как половая щетка, и учащенно забился об пол. Собака открыла глаза и поднимает медленно голову.

Разве во всех движениях хвоста не чувствуется целая гамма ощущений?

Глаза ваши встретились с глазами собаки. Собака медленно, не спеша, встала. Хвост перестает двигаться, уши напряженно торчал вверх. Встав на ноги, собака замерла: хвост опускается немного ниже спины. Собака, не спуская с вас глаз, после короткой паузы перекашивает голову на сторону, как бы желая поставить свои глаза и уши вертикально (выражение сосредоточенного внимания), причем хвост чуть напрягается и благодаря этому поднимается выше. Пауза. Но вот вы улыбнулись. Моментально меняется выражение у собаки: голова опускается ниже уровня спины, хвост тоже, опускаясь, начинает качаться, как маятник, равномерно из стороны в сторону.

Собака, приложив уши к затылку, подходит к вам, подставляя голову, как бы приглашая вас погладить ее.

В этой короткой сцене ясно выражается то, что внутренние «душевные» движения сопровождаются игрой позвонков, почти каждого в отдельности, а в общем – всего позвоночного столба, начиная с шейных, грудных и кончая последним позвонком конечности хвоста. Приблизительно можно нарисовать в виде схемы такое движение и положение позвонков и ушей.

Обласканная собака тотчас же усиливает движение хвоста в стороны, причем учащает темп и начинает шевелить спинными позвонками. Повторяю, что гамма позвоночной «музыки», если можно так выразиться, по-видимому, неразрывно связана с психическими переживаниями животного.

Теперь остается расшифровать каждое малейшее движение всего позвоночника, согласовать эти движения с переживаниями, и получится ясная картина выражения ощущений у собаки и их определение. Понятно, уши, глаза и другие части тела, так же, как; и позвоночник, добавляют и дополняют друг друга. Допытываться происхождения и природы движений животных, доискиваться их начальных проявлений не входит в мою задачу. Великий естествоиспытатель и ученый Чарльз Дарвин сам признается в несовершенстве своего труда, даже в рациональном объяснении выражений.

Познакомившись с трудом великого ученого, я со многим не могу согласиться.

Моя практика и постоянное общение с животными во время установления различных ассоциаций показывают на неточности, которыми обильно насыщена та часть книги, которую он озаглавил «О выражении ощущений у человека и животных».

Не премину указать на некоторые из них (глава IV, «Способы выражений у животных», стр. 41): «Кролики и зайцы, например, почти никогда не употребляют своих голосовых органов, как только при сильном страдании, например в тех случаях, когда раненый заяц добивается охотником или молодой кролик пойман хорьком».

Мои прирученные кролики издают крики при обычной драке, которая у них часто происходит, в особенности в период спаривания. Пользуются своими голосовыми органами кролики и зайцы при игре и ссоре друг с другом, издавая особый тихий гортанный звук одновременно с фырканьем, похожим на короткое ворчание. Часто добавляют к ворчанию стук о землю задней лапой, служащий им как выражение нетерпения или недовольства и угрозы. Крольчата в период обрастания пушком издают писк, так же как и крысы, когда их мать тревожит своим неловким передвижением в гнезде.

Короткое ворчание у зайцев замечалось мною во время дрессировки в трусообмане. Короткое ворчание кроликов и зайцев часто дополнялось стуканьем о пол задней ногой. Это же движение нетерпения, смешанное со злобой, я встречаю и доныне у различных животных. При долгом неполучении от меня вкусопоощрения мой верблюд бьет задней или передней ногой о землю, ясно выражая злобу или нетерпение. Bo-время данное вкусопоощрение тормозило развитие чувства досады и нетерпения и оставляло одни движения ногами, которые благодаря частому повторению (зазубриванию) ассоциировались с вкусопоощрением и моими движениями и интонацией моего голоса.

Такими же приемами я дрессировал козла, теленка, баранов и т. д. Мой барашек сердито ударял передней ногой сначала о пол, а потом я подставлял ему музыкальный мех. При повторном вызывании этого движения все меньше и слабее выражалось чувство недовольства и под конец совсем пропадало и заменялось только желанием получить вкусопоощрение.

Природа этих нетерпеливых движений для меня вполне ясна, и я не могу согласиться с Ч. Дарвином, который приписывает им другой смысл. Он пишет: «Жвачные – рогатый скот и овцы – замечательны по своей слабой способности выражать свои ощущения и чувствования, исключая, может быть, чувствования боли».

А разве жвачные животные не выражают, как и собаки, удовольствие помахиванием хвоста, трением своего тела, игрой, символическим призывным мычанием и лизанием рук и т. д.?

Мой козел, когда я заставляю его исполнить требуемое, получает вкусопоощрение и тотчас же выражает удовлетворение частым движением хвоста. А мой поющий бык, не давал ли он мне материал для установления ассоциаций? Его мычанье в стойле, ассоциированное мною вкусопоощрением, дало возможность заставлять его петь на арене. А мой осел, кричащий по команде во всякое время, и т. д.?

Многие животные выражают ясно свои ощущения и мимикой, и движениями, и голосовыми связками, и блеском и потускнением своих глаз. Можно ли вообще сравнивать, какие животные больше имеют выразительной мимики, а какие меньше? Собака, курица, заяц, черепаха, крыса и слон – каждый имеет особые данные для выражения своих ощущений.

И вот разве все эти примеры не говорят о качественном подобии в психике человека и животного, разнящемся только в количественном отношении?

«Остается еще исследовать,– писал В. И. Ленин,– каким образом связывается материя, не ощущающая вовсе, с материей из тех же атомов составленной и в то же время обладающей ясно выраженной способностью ощущения».

По этому поводу приведу суждение философа Дидро: «Возьмите яйцо. Что такое это яйцо? Масса, не ощущающая, пока в него не введен зародыш, а когда, в него введен зародыш, то что это такое? Масса не ощущающая, ибо этот зародыш, в свою очередь, есть лишь инертная и грубая жидкость. Каким образом эта масса переходит к другой организации, к способности ощущать, и жизни? Посредством теплоты. А что производит теплоту? Движение. Вылупившееся из яйца животное обладает всеми вашими эмоциями, проделывает все ваши действия. Станете ли вы утверждать вместе с Декартом, что это – простая машина подражания? Но над вами расхохочутся малые дети, а философы ответят вам, что если это машина, то вы такая же машина. Если вы признаете, что между этими животными и вами разница только в организации, то вы обнаружите здравый смысл и рассудительность, вы будете правы; но отсюда будет вытекать заключение против вас именно, что из материи инертной, организованной известным образом, под воздействием другой инертной материи, затем теплоты и движения получается способность ощущения жизни, памяти, сознания, эмоций, мышления».

Психику, степень или объем сознания животного мы можем постигнуть главным образом при дрессировке. Механические эксперименты физиологов дают в этом отношении очень скудный материал, они дают только познание элементов, а не целостной материальной психики животного.

Джон Уотсон в своей книге «Behavior», говоря о «пределах обучения» у так называемых «одаренных животных», пишет: «В животном могут быть такие глубины, в которые бихевиорист (изучающий поведение животного) не проникал и не может проникнуть иначе, как хотя бы частично приняв технику любителей-дрессировщиков, т. е. живя большую часть своего времени с животными и усложняя методы обучения».

И мы уже наблюдаем, как некоторые ученые оставляют свои лаборатории и научные кабинеты для непосредственного изучения животных в их природной обстановке, где нет никаких препятствий для живого, естественного проявления эмоций.

Вот на почве и при условии такого непосредственного изучения животного и можно, дрессируя его, создать необходимый психический контакт, о котором я говорил в предыдущей главе.

По этому же доводу профессор Д. Н. Кашкаров, ссылаясь на мои работы по дрессировке, пишет в своей книге «Современные успехи зоопсихологии».

«При дрессировке перед животным ставится определенная задача. Животное может решать эту задачу какими угодно, всеми доступными ему способами. Его не стесняют при этом. Дрессирующий при этом должен быть очень изобретательным. Он не должен ставить животным невозможных задач. Он должен прежде, чем приступить к дрессировке, самым тщательным образом изучить все привычки, все повадки животного. Его задача – использовать эти повадки таким образом, чтобы животное выполнило поставленную ему сложную задачу. Для этого дрессирующий должен проникнуть в психологию животного, должен постоянно, непрерывно быть с ним, наблюдать его, сжиться с ним, сопереживать. Тогда дрессировка будет успешна».

В другом месте профессор Кашкаров говорит:

«Для установления ассоциаций (условных эмоциональных рефлексов – В. Д.) необходимо постоянное общение с животным и его обезволивание, его воспитание. Надо, чтобы оно настолько привыкло подчиняться вам, чтобы не могло уже противиться ни днем, ни ночью. Обезволивание достигается постоянным общение с животным и тем, что вы, сколько бы терпения это ни стоило, добиваетесь выполнения каждого вашего требования. Животное, таким образом воспитанное, становится все более и более исполнительным и послушным. Тогда начинается учение. «Чудеса», достигаемые некоторыми дрессировщиками, например, В. Дуровым, известны. Тут, в сущности, тот же процесс, что и при воспитании детей и даже взрослых. Никакой принципиальной разницы нет. И как, воспитывая ребенка, мы постигаем его психологию, ибо все время общаемся c ним, и ни одна мелочь не ускользают от нашего восприятия, так и здесь: дрессируя животное, воспитывая его, мы волей неволей живем с ним одной жизнью, сопереживаем. И, это сопереживание, как и в человеческой психологии, конечно, поможет нам глубже познать психику животного, нежели это можно сделать при помощи одних аналитических методов».

Только установив психологический контакт с дрессируемым вами животным, предельна обезволив и доместицировав его, мы сможем понять степень и характер его сознательных ощущений, вырастающих на почве тех или иных эмоций.

Приведу по тому поводу несколько примеров.

Мой собака Рыжка подходит ко мне и тянет зубами за полу моей куртки, явно сознательно желая, чтобы я встал с места, пошел в соседнюю комнату и поставил на пол миску с ее едой, стоящую на полке (анонс).

Моя обезьяна Мимус явно сознательно брала меня за правое или левое ухо с тем, чтобы повернуть мою голову в ту сторону, где находился интересующий ее предмет.

Моя слониха Нона явно сознательно подтаскивает меня хоботом к своим ногам, заставляет садиться и всем своим поведением дает понять, что ей хочется, чтобы я почесал ее соски – единственное нежное место, где она в полной мере ощущает прикосновение моей руки.

Таких примеров можно привести множество. Я считаю излишним далее останавливаться на вопросе о существовании сознания у высших животных. Вопрос этот, решенный положительно, заставляет окончательно и бесповоротно признать непригодными методы механического воздействия при дрессировке животных.

Но не следует забывать и еще одного весьма существенного обстоятельства.

Дрессируя собак, т. е. изучая психику (высшую нервную деятельность) собак, некоторые специалисты-собаководы иногда устанавливают так называемые «психологические типы» для собак. В особенности такое течение наблюдается в области служебного собаководства.

На этой ошибке теоретиков служебного собаководства можно поучиться и тем, кто имеет дела с охотничьими собаками.

«Типизация» собак по внешним признакам может привести к целому ряду недоразумений и, в том числе, к порче дрессируемых собак.

Нельзя не согласиться с С. Иптролигатиным, который в своей статье «Учение о высшей нервной деятельности и практическая работа с собаками» («Собаководство», 1932 г., № 2) говорит:

«При дрессировке собаки необходимо индивидуально подходить к каждому животному, считаясь с его «характером», так, как характер животного так же многогранен, как и человека. Правильно поступит тот дрессировщик, который, кладя в основу своей работы учение о высшей нервной деятельности, не станет делать преждевременных и скороспелых заключений, а путем длительного и глубокого изучения собаки придет к выводу о преобладающем характере ее нервной деятельности. Основательно познакомившись с учением о высшей нервной деятельности, дрессировщик будет обдуманнее, осторожнее подходить к собаке, будет чутко присматриваться ко всем проявлениям внутреннего мира собаки, реже станут случаи порчи собаки дрессировщиком. Будет изжита обезличка».

Инстинкт преследования и бегства

Каждому дрессировщику, перед тем как приступать к работе с собакой, необходимо в первую очередь, твердо усвоить и понять закон, по которому огромное большинство животных (в том числе и человек) стремятся преследовать все удаляющееся от них и, наоборот, склонны убегать, отходить от всего к ним приближающегося.

Поясню это примерами.

Каждый из вас видел, с какой яростью набрасываются собаки на проезжающую телегу, автомобиль, всадника. Они далеко провожают их по дороге, захлебываясь от лая и стремясь схватить за вертящееся, ускользающее от них колесо.

Кошка стремительно бросается на убегающую мышь.

Но можно эту реакцию подавить, искусственно извратив нормальные условия. Так, например, если взять механического игрушечного мышонка и пустить его бежать по полу в сторону от кошки, последняя, конечно, погонится за ним и захочет наложить на него свою лапу. Но, если, наоборот, заставить мышонка бежать навстречу кошке, та обязательно сперва растеряется, а, в конце концов, пустится удирать.

Нечто в этом же роде можно наблюдать, играя с котенком бумажкой, привязанной к нитке. Если бумажка удаляется от котенка, он бросается за ней. Но если потянуть бумажку навстречу котенку, он убегает и сторону и, наверное, не захочет больше играть.

Морган утверждает: «Новорожденные птенцы инстинктивно хватают червя не потому, что это червь, а потому, что это маленький движущийся предмет. Ибо, если двигать пищу перед новорожденными птенцами, то они скорее обратят на нее внимание».

К этому можно прибавить: если пищу двигать навстречу птенцу, он не будет хватать ее; пусть червяк поползет к птенцу, и малыш обязательно попятится от него назад. Наоборот, уползающий червяк тотчас же будет схвачен, птенец клюнет его вдогонку.

Был у меня такой случай в жизни.

Однажды я выступал с моими зверями в курском цирке. Там же в то время работала укротительница львов Маргарита, танцующая среди своих зверей танец «Серпантин».

Как-то после спектакля я засиделся со своими приятелями в цирковом буфете.

Все давно разошлись, и буфетчик заснул над стойкой, а мы все еще продолжит нашу оживленную беседу.

Поздно ночью нам всем понадобилось выйти наружу. Мы долго блуждали по каким-то темным коридорам, под галереей цирка, натыкались на ящики, углы и реквизит (театральные приспособления). Наконец, в полном мраке, больше ориентируясь на запах, мы открыли какую-то дверь, вошли, и каждый занялся своим делом.

И вдруг все мы почувствовали перед собой какой-то движение, и в абсолютной темноте желтыми огнями загорелись несколько пар глаз. Это были львы.

Мы попали в большую клетку, в которой Маргарита держала своих зверей.

Я мгновенно пришел в себя. Следов ночного пира как не бывало. Короткой, внушающей фразой «Ни с места, иначе мы погибли!» мне удалось удержать своих приятелей от бегства. Если бы мы побежали, то львы, движимые инстинктом преследования, настигли бы нас и разорвали.

Наоборот, я сделал несколько шагов навстречу светящимся точкам, а в это время предложил моим спутникам медленно отходить к двери. Когда они все вышли, я с величайшей осторожностью, медленно, делая вид, что я просто хожу по клетке, зигзагами сделал несколько шагов, направо и налево, незаметно очутился около двери и тогда, быстро выскочив, захлопнул ее. И в этот самый момент львы подскочили к двери и проводили нас злобным рычанием.

Нечто вроде этого мне пришлось однажды прочесть в одной парижской газете («Последние новости» от 14 сентября 1930 г.), напечатавшей следующую заметку:

«В Мадриде недавно на глазах многочисленной публики разыгралась тяжелая драма. В зоологическом саду в клетку, в которой находились львы, проник господин средних лет. Собралась большая толпа. Неизвестный палкой дразнил львов.

– Это – сумасшедший. Его надо вытащить из клетки!

Крики, стоны, истерические возгласы женщин, – все это на человека в клетке не производило ни малейшего впечатления. Он продолжал дразнить львов, но звери были спокойны.

Тогда неизвестный подошел к железной решетке и обратился к публике со следующими словами:

– Не думайте, что я сумасшедший. Я решил покончить с собой и хотел, чтобы меня растерзали львы. Но так как львы меня не трогают, то мне ничего не остается, как прибегнуть к самому простому способу.

И он выхватил из кармана револьвер и пустил себе пулю в лоб. В этот момент львы бросились на упавшего самоубийцу и растерзала его».

Даже в том случае, если это не истинное происшествие, а очередная сенсация газеты, надо признать, что газетчик придумал на этот раз все очень правдиво и это вполне соответствует тем представлениям об инстинкте преследования и убегания, о котором я говорил выше.

29 января 1925 г. после смерти моей обезьяны Гаши (в Тифлисе), я получил от заведующего лечебницей для животных и птиц (Тифлис, ул. Камо, 80) следующее интересное письмо.

«Глубокоуважаемый Владимир Леонидович! Узнав о гибели Гаши, я очень жалел, что она не попала ко мне на излечение. Мне кажется, что я сумел бы спасти ее, так как ни один случай за мою 28–летнюю практику с выпадением. прямой кишки у животных (собак, кошек и одной обезьяны) не кончился смертью.

Между прочим, я очень заинтересовался вашим эмоциональным методом обучения животных и вижу, что в нем нет ничего таинственного или фантастического. И я не замедлил сделать попытку применить его на практике к моим строптивым пациентам, строптивость которых всегда бывает в результате неумелого, грубого, нелюбовного отношения к животным.

27 декабря лошадь тифлисской разгонной станции по кличке Цыпленок была искусана и в области шеи у нее образовалась большая опухоль с нагноением. Лошадь никого не подпускала к себе, кусалась, брыкалась, в станке билась неистово. О применении «закрутки» и речи не могло быть.

Тогда я вспомнил о вашем методе укрощения зверей. Вошел решительно в конюшню, приказал отвязать лошадь, вынул из кармана кусок белого хлеба, дал его Цыпленку. Он взял недоверчиво, но все-таки съел. Привязали лошадь к столбу, но медикаментов и инструментов ей не показывали. Пять минут я ласково беседовал с лошадью. Когда она совершенно успокоилась, я взял инструмент, смело подошел к лошади, раздвинул гриву, разрезал нарыв, промыл рану. Цыпленок стоял совершенно спокойно. Так я провел все лечение, еще раз покормил из рук своего пациента и отвел его в конюшню. Спустя девять дней, Цыпленок выздоровел, и его стали запрягать.

Другой случай был с собакой, принадлежащей врачу Ермоленко. Придя домой, я застал у себя в приемной пациента – собаку с молодым человеком. При моем появлении собака начала бросаться на меня, как бешеная, не пуская войти в комнату. Тогда я быстро двинулся ей навстречу, внушительно заговорил с ней, глядя ей прямо в глаза. Собака тотчас поджала хвост и стала покорной. В конце концов, я спокойно обмыл ей рану на бедре, прижег ее сулемой, и мы расстались друзьями до такой степени, что она подала мне лапу.

В дальнейшей своей практике я широко применял ваш способ подхода и животным и с неизменным успехом.

Ветеринарный врач А. И. МЕЛИК-БАБАХАНОВ.

Инстинкт преследования (безусловный рефлекс) глубоко заложен в природе животного и в сущности пронизывает весь комплекс его поведения. Несомненно, он связан с процессом добывания пищи и преследования самки.

Не буду углубляться в эту интереснейшую область, но скажу только, что начинающему дрессировщику охотничьих собак с первых же шагов своей работы придется серьезнейшим образом считаться с безусловным рефлексом преследования и убегания, который особенно ярко проявляется у собаки.

Уже при вкусопоощрении отдергивание руки с пищей иногда заставляет животное быстро хватать пищу вместе с рукой. Ваше непроизвольное отдергивание руки от рта животного тотчас же вызывает рефлекс преследования и нападения. И поэтому я часто подношу пищу к морде собаки, имеющей наклонность хватать за руки, и как бы насильно всовываю в самую пасть руку с мясом. Это резкое движение заставляет собаку отодвигаться назад, она беспомощно старается освободить свой язык от вашей руки и совершенно забывает о возможности укусить. Несколько таких приемов – и собака навсегда отучится хватать пищу с рукой.

Даже и при явных нападениях и желании укусить эти резкие движения вашей руки навстречу пасти животного парализуют рефлекс преследования. Собака, волк, лев и пр., открыв пасть и скаля зубы, приближаются к вам с явным, намерением напасть. И они тотчас меняют свою тактику, как только вы вместо удаления, бегства сами начнете приближаться к ним и сунете руку в глубь пасти.

Методом разнообразного использования рефлекса преследования и убегания можно добиться при дрессировке самых удивительных результатов. В частности, обманывая позыв к бегству, можно заставить струсившее животное перейти в наступление. Этот метод дрессировки я называю трусообманом и широко им пользуюсь.

Пользуясь им, например, я заставил зайца бить по барабану.

Прежде всего, надо, чтобы заяц из пугливого превратился в храброго. Для этого сначала пойманного зайца приручают к рукам. Опасайтесь причинить ему когда-либо боль. Ежедневно по нескольку раз необходимо кормить его из рук, ласкать осторожно и обращаться с ним предупредительно, нежно. Наконец, заяц уже не пугается вашей руки, он видит ее постоянно с пищей и с лакомством: зеленым салатом и сладкой морковкой. Постепенно вы приучаете его к прикосновению вашей руки, которою слегка сжимаете его бархатные уши и спинку. Затем постепенно, не спеша, поднимаете зайку за шкуру спинки, подставляя другую руку под передние лапки зайца. Надо осторожно и быстро перенести его таким образом к себе на колени. Он у вас на коленях и тотчас же получает хлеб или сахар. К такой переноске он быстро привыкает, конечно, если это производится ловко и безболезненно. Нежное поглаживание по голове и по прижатым к спине ушам заставляет зайку закрывать от удовольствия глаза. Сердце его при этом бьется не усиленно, а нормально. Надо терпеливо повозиться с ним, и, наконец, – заяц ручной.

У меня был устроен высокий пьедестал с верхней доской, обшитой кругом бортиком в два пальца высоты. Раз пять-шесть в день я быстро за кожу спины поднимаю зайца и, подставляя другую руку под брюшко, переношу его на пьедестал. Здесь его ждет угощение. Когда заяц осмотрится кругом и, обнюхав края своей площадки, примется жевать салат, я осторожно и медленно подношу к его мордочке маленький детский барабан. Заяц вопросительно поднимает уши и кoco смотрит на него. Я делаю вид, что барабан боится зайца, и отодвигаю его от зайки (начинается применение трусообмана). Заяц, спеша, уплетает нежный салат. Барабан опять медленно, как будто крадучись, приближается к салату, лежащему на площадке. Заяц уступает, отодвигается, выпучив пугливые глаза и шевеля вопросительно ушами. Барабан в свою очередь «боится» этих глаз и ушей. Он также отодвигается от салата и зайца в другую сторону. Заяц встал на задние лапки и смотрит то на барабан, то на салат. Молодой зеленый салат манит его взор, и раздвоенная губа зайца скосилась в сторону свежего салата. Он потянулся в нему, не переставляя своих длинных задних ног. Тело его вытянулось, и он с трудом, не спуская глаз с барабана, достает листок салата.

Барабан еще пуще «испугался» и еще дальше ушел от салата. Заяц передвинул задние лапы ближе к корму, съел еще листок и вытер передними лапами морду. Но вот заяц вздумал шагнуть, т. е. передвинулся, ставя сразу две короткие передние лапки и подвигая к ним обе вместе длинные задние. Барабан тут как тут и уже близко к салату. Заяц моментально повернулся к барабану и сел, подняв мордочку, в ожидании. Барабан лежит неподвижно до тех пор, пока заяц не потянулся к нему, нюхая воздух. Барабан поехал по воздуху назад. Заяц, не обращая внимания на салат, уже смелее делает прыжок к удаляющемуся незнакомцу-барабану. Барабан заходит с другой стороны зайца и, как только трус перевертывается к нему, опять быстро удаляется и скрывается. Заяц гордо поднимает морду и передние лапки, тряхнув ими, как бы стряхивая с них воду. Это значит, что он начинает пугать. Барабан полторы минуты не показывается совсем. Зайка ест салат, который быстро, листок за листком, исчезает у него во рту. Но вот моя левая рука, давно знакомая зайцу, подносит к его мордочке длинную тонкую морковку. Заяц, спеша, откусывает ее и жует. Морковка лежит перед ним, сочная, сладкая. И вдруг опять барабан медленно приближается к морковке. Заяц уже смело угрожающе поднимает передние лапки, загнув вперед крепкие длинные уши. Барабан струсил и удрал.

Заяц опять самодовольно, тряхнув передними лапами, принимается есть морковку. Но тут опять несносный барабан. Смелое движение зайца к барабану – и его уже нет. Заяц продолжает уплетать морковь уже не спеша, не боясь, что ее может отнять у него какой-то блестящий барабан. Заяц ему не даст моркови. Он ему докажет, какие у него крепкие длинные когти на передних лапках. Заяц знает силу и быстроту движений своих лап. Он не забыл еще, как быстро рыл ими землю, чтобы закопаться в нору, и скрыться, таким образом, от идущего по полю человека. Он покажет этому трусливому барабану, что значит он, заяц.

Тем временем барабан медленно подвигается к кончику оставшейся моркови. Заяц сидит в полуоборот к барабану и делает вид, будто не видит его. Но вот барабан уже близко. Он около самого зайца. Тот моментально делает пируэт и сильно ударяет лапкой по барабанной шкуре. Барабан исчез, заяц гордо и воинственно посматривает по сторонам, шевеля ушами, как ножницами. Он даже от радости на момент закачал, как маятником, своим коротким хвостиком. Антракт.

Зайцу кладется для возбуждения аппетита сдобный сухарь. Серый грызет и ждет врага. Опять появляется желтый барабан, и заяц успевает быстро, мелкой дробью побарабанить по шкуре.

Заяц воображает, что он сильное всех. Он даже фыркает и ворчит, когда долго и громко выбивает трель лапками по барабану. Мой прием – трусообман – помог ввести зайца в заблуждение.

С помощью трусообмана мне удалось превратить кроткого. любвеобильного голубя в свирепое животное, которое, видя мою удаляющуюся руку, яростно набрасывается да нее, бьет крылом, рвет кожу на руке клювом.

Пользуясь этим же методом, я навсегда примирил кота с крысами и заставил их жить в одной клетке и есть из одной кормушки.

Подобными же приемами я волка и козла сделал закадычными друзьями, а впоследствии, на арене, показывал интересное зрелище, где за общим столом, плотно касаясь друг друга, восседали за пиршеством: лиса, петух, орел, медведь, свинья, козел и собака.

В охоте рефлекс преследования играет доминирующую роль, но надо научиться использовать его для вашей цели, с помощью хотя бы того же трусообмана.

Самая трусливая собака после соответствующей подготовки может быть приучена преследовать любого зверя. Чем она хуже или лучше голубя, бросающегося на человека, или крысы, приученной нападать на кошку?

Перечисляя основную элементарную методику дрессировки собаки, я должен несколько слов сказать еще об одном условии, которое в высшей степени облегчает работу, и при котором все внушаемые животному приемы приводят к наиболее благоприятным результатам.

Условие это – доместикация, о которой я вскользь уже говорил, одомашнивание, которое постепенно приводит к обезволиванию животного и делает его послушным исполнителем воли хозяина.

Доместикация есть длительное приучение животного к человеку, благодаря чему происходят очень существенные изменения в его психике, помогающие в дрессировке.

Понятно, что для одомашнивания самое лучшее, когда собака, в первый раз открывая глаза, видит ту обстановку, в которой ей придется провести свою жизнь.

С собаками я поступал так. Если у суки имелось несколько щенков, то ради сохранения здоровья самки я с трехнедельного возраста начинал прикармливать щенят с руки. Если же сука имела одного или двух щенков, то я начинал применять повадо-приманку на пятой неделе их жизни. Повадо-приманку я сопровождал звуком чмоканья, напоминающим щенкам сосание молока. Этот звук впоследствии переходил в короткий, похожий на воздушный поцелуй, общепринятый призывной звук для собаки.

Чмоканье с присасыванием было первым звуком, который щенок слышал от самого себя, и звук этот был ему знаком раньше всех других звуков. И вот этот самый звук устанавливал рефлекс со вкусовым ощущением, и это заставляло щенка идти на повадо-приманку.

Первая в жизни собаки слуховая ассоциация остается у животного до конца его жизни, если она вначале умело закреплена, как условный рефлекс.

Но часто получается обратное. Щенка подзывают к себе чмоканьем, протягивают к нему руки, а пищи не дают. В результате щенок после нескольких таких обманов перестает реагировать на призыв, и люди тотчас приписывают ему ряд отрицательных качеств: тупость, упрямство, нелюдимость, в то время как причина лежит в их собственной тупости.

Итак, возьмите, пожалуйста, себе за правило: если вы подзываете к себе щенка призывным звуком или жестикуляцией, обязательно, как только он к вам подойдет, давайте ему вкусопоощрение. Если он не идет почему-либо на зов, во что бы то ни стало добейтесь, чтобы он подошел. Это и есть начало воспитания с помощью обезволивания, причем, я под «обезволиванием» разумею постепенное подавление, организацию и направление к определенной цели воли животного, а в понятие о доместикации (одомашнивание) включаю целый ряд обстоятельств: акклиматизацию, привычку к запахам, подавление инстинктов и полное приручение длительным воспитанием.

При звуке знакомого чмоканья для щенка может ассоциироваться и какое-нибудь соответствующее слово, например, «ко мне», «сюда». Если щенок продолжает упорствовать, слово это должно перейти из призывного звука в твердое приказание, и надо настойчиво повторять его разными интонациями до тех пор, пока щенок нe подойдет к вам.

Если щенок подойдет неохотно и откажется от пищи, все-таки надо ласковым поглаживанием и словом «хорошо!» поощрить его, выразить одобрение, закрепить движение и на некоторое время оставить в покое.

Впрочем, иногда приходится пользоваться механическим воздействием, но предупреждаю: применять его нужно лишь в исключительных случаях и с большой осторожностью, стираясь совершенно избегнуть болевых ощущений.

Допустим, собака уже много раз подходила к вам по первому зову, а потом вдруг заупрямилась, ни с того ни с сего, и после призыва «ко мне!» уходит прочь.

Испробовав все средства обращения непосредственно к психике животного и убедившись, что они не действуют, можно привязать к ошейнику длинную веревку, снова подзывать собаку к себе, и в то время когда она подходит, притягивать осторожно ее за веревку. Животное неохотно, слегка упираясь, все-таки подойдет к вам. И тут вы опять дайте ему удвоенную порцию лакомства и поощрите лаской и успокоительными словами. Повторяю: к такой мере следует прибегать только в случае исключительного и, по-видимому, ничем не вызванного упорства, и по возможности – без боли.

Весь процесс такого механического воздействия совпадает с мерами, допускаемыми некоторыми «педагогами». Допустим, ребенок закапризничал, отказывается есть и не садится за общий стол. Его насильно тянут за руку и заставляют сидеть за столом. Если ребенок вырывается, то его вопреки здравому смыслу, еще и нашлепывают, чего я не допускаю даже с животными, так как удары в момент дрессировки притупляют сознание животного и действуют совершенно обратным образом, то есть создают рефлексы отрицательного характера: «Если ты подходишь к хозяину, то тебе делают больно. Значит, подходить опасно!» – так должна рефлектировать собака, подвергающаяся болевому воздействию. Основное и непреложное в дрессировке – это непосредственное воздействие на психику лаской, интонировкой, жестикуляцией и вкусопоощрением.

Если вам нужно выразить собаке свое порицание или неудовольствие, достаточно издать сквозь зубы долгий звук: «тсс!», не прекращая его, наступать на собаку – стращать ее.

Это впоследствии действует сильнее, чем удар.

Допустим, собака, играя с вами, перешла меру и стала кусаться больнее, чем это допущено в игре. Вы тотчас же останавливаете ее звуком «тсссс!», а потом и вовсе прекращаете игру. Это порицание впоследствии сыграет громадную роль. У обезволенной собаки короткое «тсс!» сразу меняет настроение, и из веселой она тотчас же становится серьезной, а иногда и угнетенной.

Я знаю случаи, когда этот звук даже у голодной собаки тормозил аппетит, и она бросала есть.

Только в редких случаях это порицание не производит нужного действия, a именно: когда у животного проявляются чувства порядка безусловных рефлексов – чувство страха, полового возбуждения, преследования убегающего.

Это последнее чувство особенно ярко проявляется у чистокровных и полукровных собак.

Возьмем таксу. Как бы она ни была перевоспитана обезволиванием, достаточно ей увидеть крысу, как она теряет всякое самообладание, и никакое «тсс» на нее не действует.

Были у меня две собаки: Запятайка (полутакса) и Пикк (чистокровный фокстерьер). В момент пробуждения инстинкта, они, несмотря на длительное обезволивание, выходили из подчинения и проявляли свою самодеятельность.

Только одна моя дворняжка Бишка во всех случаях при звуке «тссс» моментально сокращалась и опускала голову, прижимая уши и поджимая хвост.

Дворняжку вообще обезволить легче, чем чистокровную, породистую собаку, у которой инстинкты приходится буквально ломать усиленной и упорной работой, когда они идут вразрез с желанием и целями человека.

Это лишний раз говорит о том, что и в области охоты дворняжка, если у нее есть для этого данные, может быть использована в самых широких размерах.

Чувство страха, сильных болевых ощущений, полового возбуждения и т. д. – все эти чувства, как бы животное ни было одомашнено, в очень сильной степени мешают дрессировке. Устанавливать в такие моменты сложные сочетательно-условные рефлексы совершенно невозможно.

Главное подспорье в доместикации – постоянное общение с животным, игры, в которых дрессировщик всегда и обязательно должен одерживать верх, что в высшей степени помогает обезволиванию.

Но нельзя и пересаливать. Настаивая на своем, не надо доводить собаку до того, чтобы она теряла рассудок, потому что тогда мы получим все дурные и вредные результаты механической дрессировки. Последняя тоже обезволивает животное, но она настолько подавляет его психику, что ваша собака превращается в машину. Иногда уже о творчестве самой собаки не может быть и речи.

Между прочим, говоря об обезволивании, необходимо указать на то очень важное обстоятельство, что обычно прекрасная слуховая и зрительная память собаки, являясь весьма полезным качеством, одновременно может и помешать при доместикации. Поэтому необходимо, в особенности при установлении сложных условных рефлексов, заставлять животное частым повторением «зазубривать» их вплоть до привычки. Привычка – главное препятствие угасанию условных рефлексов, а потому ею надо очень дорожить и настойчиво внушать ее, терпеливо и систематически, изо дня в день повторяя одни и те же приемы дрессировки до тех пор, пока они, что называется, не войдут в плоть и кровь животного.

Вам также может понравиться

Болезни собак во время отпуска. Как защитить от них свою собаку?

Имея практически неограниченные возможности, мы все

Депрессия у собак

Собака — очень эмпатичное животное, способное

Как защитить собаку от жары

Летние отпуска в самом разгаре, и погода типично летняя

1 год симптомы у собак

1 год симптомы у собак В конце марта этого года мой